— А этот джентльмен — Род Гэллоуглас, Лорд Верховный Чародей, — обратился отец Боквилва к брату Клайду. — Я должен немного поговорить с этими добрыми людьми, поэтому не займешь ли ты пока мое место, рядом с братом Нидером и отцом Мерси?

— Конечно, с радостью, — вздохнул брат Клайд. — Не моя ли это работа?

Он кивнул им и зашагал к плугу.

— Такова жизнь монахов, — продолжал отец Боквилва, пока они входили в дом. — Молитвы утром и вечером, и тяжкий труд днем, а потом еще вставай на полуночную молитву. Но ты ведь, кажется, уже видел все это, когда вы подглядывали за нами.

Грегори удивленно вскинул голову.

— А откуда вы знали, что мы подглядываем?

— Ну, вы ведь бросились помогать нам в бою, — лукаво усмехнулся отец Боквилва, усаживаясь за длинный стол из наскоро отесанных досок. — Смотри, не занозись… и откуда бы вы об этом узнали, если бы не подглядывали, а? Но какова наша обитель изнутри, вот этого ты еще не видел. Смотри же, вот как живут монахи.

— Как все просто и чисто… — огляделся Грегори.

Удивительно точно подмечено. Род сказал бы — пусто и стерильно.

— Да, чисто, трудами братии. Мы сами белили стены, сами сколачивали столы и лавки — и вырезали деревянные чашки.

Отец Боквилва налил в кружку воды из кувшина и поставил ее перед Грегори.

Осенью у нас будет эль, а весной — вино, но пока — только вода. Но даже когда будет и эль, и вино, все равно большей частью мы пьем простую воду. А едим в основном хлеб, овощи и зелень, фрукты; мясо только по праздникам.

— Вот это да! — вытаращил глазенки Грегори.

— Вот так-то, и знай, что нужно быть воистину призванным, чтобы служить Господу, — отец Боквилва жадно приник к кружке, потом глянул на Рода. — Итак, Лорд Чародей! Чем могу помочь вам?

— Вы уже помогли, — усмехнулся Род. — Мой парень решил, что когда вырастет, станет монахом.

Отец Боквилва даже не шелохнулся, и это было единственным признаком удивления, может быть, потому, подумал Род, что он уже догадался. Потом священник плеснул себе еще немного воды.

— Ну что ж, уже бывало, что призвание служить Богу проявлялось еще в раннем отрочестве. Хотя чаще бывает так, что стремление к смиренной монашеской жизни — лишь одно из мимолетных влечений, посещающих юношу прежде, чем он ощутит могучий зов истинного призвания. Да, малыш, наша жизнь нелегка, как видишь, и многие послушники возвращаются к своим семьям, даже не успев принять постриг. Из тех же, кто остается, многие уходят, так и не став дьяконами, а порой даже дьякон возвращается к мирской жизни, так и не приняв монашеских обетов.

— Так значит, монах может вернуться в мир и даже жениться?

— Конечно, и растить детей, и многие из тех, кого мы зовем братьями, могут покинуть орден, когда захотят. Ты можешь быть мужем и отцом, и исполнять обязанности дьякона: в первую голову ты исполняешь свой семейный долг, и лишь потом — долг перед Церковью. Более того, многие братья остаются в рядах ордена до конца жизни, и так и не принимают обетов священнослужителя, потому только, что не чувствуют себя достойными служить мессу и совершать причастие. И тем не менее, кое-кто из их числа в святости своей творил чудеса, и у нас есть все основания думать, что сейчас они вкушают райские наслаждения.

— А как быть юношам, таким, как я, которые уверены в своем призвании служить Господу? — помедлив, спросил Грегори.

— Тебе придется подрасти, в наш орден принимают с восемнадцати. А до тех пор ты должен прилагать все силы, чтобы вести праведную жизнь и помогать ближним своим.

— Молитвы, пост и усердный труд, — кивнул Грегори.

— Ты не должен поститься, пока тебе не исполнится четырнадцать, да и то лишь раз в месяц, и только с рассвета до заката, — сейчас отец Боквилва уже не улыбался. — И это твое первое испытание — послушание. Если ты не можешь повиноваться старшим твоим, в тебе нет монашеской закваски.

— Я буду слушаться, — торопливо пообещал Грегори. Род испустил вздох облегчения, возблагодарив про себя отца Боквилву. Пост, да еще доведенный до крайности пылом новообращенного, мог бы серьезно навредить мальчишке.

Его изумило, что Грегори способен на такое подвижничество. Его милый, задумчивый малыш — откуда в нем этот фанатизм? С беспокойно забившимся сердцем он припомнил кое-какие рьяные выходки из своей собственной юности, но… но ведь мальчишке только семь!

— А когда мне исполнится восемнадцать, святой отец?

— Тогда ты сможешь отправиться в обитель святого Видикона в… — тут по лицу монаха скользнула тень. — А может быть, ты придешь сюда. Какая разница?

Он пожал плечами, отгоняя прочь тяжелые мысли.

Но Род разницу все же заметил. Он заметил, что отец Боквилва сожалеет о бегстве из монастыря. Это говорило в его пользу: должно быть, ему потребовалось немало сил, чтобы совершить то, что он считал правильным, невзирая на все свое нежелание. Но в этом была и слабость королевских позиций. Что будет, если раннимедские монахи дрогнут и не выдержат, в свете текущего кризиса? Если их столь переполнит раскаяние, что они решат вернуться к своим братьям — и к аббату?

Значит, надо сделать так, чтобы они не дрогнули, решил Род.

— А что я там буду делать? — не унимался Грегори.

— Там ты испытаешь, насколько крепко твое призвание. Таких юношей, которые пришли, чтобы узнать, достойны ли они быть монахами, мы зовем послушниками. Ты будешь жить, как все монахи, исключая отправление священных обрядов, и если после года, проведенного так, ты все еще пожелаешь стать монахом, тебя испытают, чтобы решить, годишься ли ты быть монахом и жить в стенах монастыря, или же достоин стать приходским священником.

Род навострил уши — это было что-то новое. Он никогда не слышал, чтобы в монастыре устраивали такие испытания.

— Меня притягивает как раз монастырь, — сдвинул брови Грегори.

— Как и многих, — кивнул Боквилва, — но не все обладают, как бы сказать… талантом, нужным для этого, необходимыми качествами… требуется иная сила духа. В этом ты должен будешь положиться на суждения старших твоих и подчиниться их решению. Впрочем, кое-кто находит это невозможным, и тогда они возвращаются в мир.

Род нахмурился, соображая, чем же монах должен отличаться от приходского священника. Умением работать с книгой?

— А что будет, если меня сочтут достойным быть приходским священником?

— Монастырь Святого Видикона разделен на две части, — пояснил отец Боквилва. — Первая — собственно монастырь, где живут те, кто стали монахами, а вторая — это семинария, в которой учатся те, чье призвание — паства. Они вместе молятся и поют в хоре, но в остальном сталкиваются редко.

— А если даже мне скажут, что я должен стать пастырем, и я подчинюсь?

— Почти ничего не изменится — пост, молитвы, учение и труд. Хотя последнего для семинаристов будет меньше, потому что им немало придется трудиться среди паствы своей, и они должны всего за несколько лет узнать то, на что у монаха уходит вся жизнь. Семинарист должен не расставаться с книгами, чтобы потом, когда ему доверят паству, не впасть по незнанию в заблуждения.